Автор: Илья Радевич

Сознание в контекстуально-поведенческой науке
Часть 7.1. Как реляционный фрейминг создаёт ощущение Я

Мы уже обсуждали, что самость — это не нечто «вложенное» в нас изначально, а то, что формируется в процессе взаимодействий, языка и обучения. В этой части мы рассмотрим подробнее, как именно реляционный фрейминг формирует наше ощущение себя и почему это делает нас таким уникальным видом.

Что такое реляционный фрейминг?

Теория реляционных фреймов (ТРФ) утверждает, что люди учатся устанавливать произвольные (то есть основанные не на формальных физических сходствах типа «пушистое», «клыкастое», «тёплое» и т. д.) отношения между событиями, даже если они не связаны напрямую. Например:

• слово «собака» связано с животным, которое лает, хотя само слово не «кусает» и не «бежит» за нами

• день рождения — это не просто дата, а праздник, хотя сам календарь не приносит радости

• прошлое событие вызывает чувство вины, даже если оно закончилось много лет назад

Эти связи формируются благодаря языку и социальным взаимодействиям. Дети, обучаясь языку, постепенно начинают связывать слова, объекты и переживания не только напрямую, но и символически, двусторонне (на это способны только люди), комбинируя их в сложные сети.

Как это связано с самостью?

В процессе овладения языком дети не только учатся называть вещи вокруг себя, но и себя самих. Они учатся различать:

• «я» и «другие» (я-ты)

• «здесь» и «там»

• «сейчас» и «тогда»

Эти дейктические фреймы помогают ребёнку осознавать себя как отдельного субъекта. Например:

• «Я плачу» — значит, кто-то другой может не плакать

• «Я здесь» — значит, кто-то может быть там

• «Сейчас я грущу» — значит, когда-то было иначе, и когда-то будет иначе

Со временем эти простые фреймы складываются в сложные истории о себе, ценности и планы на будущее. Человек начинает воспринимать себя как автора своего поведения, как того, кто делает выбор.

Почему это уникально для человека?

Эксперименты показывают, что даже самые умные животные — шимпанзе, дельфины, попугаи — умеют ассоциировать знаки с объектами, но не демонстрируют взаимные и комбинаторные связи между символами и объектами в той мере, какой это делают даже самые маленькие дети.

Это настолько важно, что в современном переосмыслении теории реляционных фреймов базовым уровнем реляционного фрейминга Дермонт Барнс-Холмс предложил считать именно взаимное следование. Хэйс называет это «дорогой с двусторонним движением». Обезьянку можно научить связи «слово — объект», например, указывать на банан при слове «банан», но в мире этой обезьянки без дополнительного обучения эта связь будет только односторонней. Попугаев тоже можно научить, например, при виде банана говорить слово «банан», но попугай не сможет при этом самостоятельно (производно, без дополнительного обучения) вывести обратную связь, например, прокричать «банан», чтобы банан появился (например, чтобы ему его принесли). И это настолько базово для нас, вербальных существ, что мы даже не замечаем, как это необычно, уникально и круто!

Более того — только люди переживают свои символы так, чтобы те изменяли их поведение или эмоции вне прямого контекста.

Во многом это связано с так называемой трансформацией функций стимулов, то есть с перенесением значений с одних элементов, связанных в реляционную сеть, на другие — и элементы, и сети — под влиянием особых контекстных сигналов. Такие сигналы исследователи ТРФ делят на Crel и Cfunc, то есть те, которые устанавливают отношения (типы фреймов), и те, которые обозначают конкретную функцию.

Например, ребёнок может бояться «грозы», хотя на улице может быть солнечно, просто потому что слово связано с прошлым опытом страха. Животное обычно реагирует только на реальные молнии или гром.

А если ребёнку при этом сказать, что в каком-то месте («там» — Crel), например, на чердаке, страшнее (присвоение функции — Cfunc), чем во время грозы, то сам чердак может начать без всякого непосредственного опыта посредством реляционного фрейминга обрести для этого ребёнка пугающие свойства.

Почему реляционный фрейминг важен для гибкости?

Потому что именно он позволяет нам:

• строить сложные истории о себе и о мире

• планировать будущее

• находить смысл в страданиях

• изменять своё поведение, даже если нет немедленных подкреплений

Но у этой уникальной способности есть и обратная сторона: она может сделать нас заложниками своих же историй, страхов и оценок. Человек может «застрять» в истории о себе («я неудачник», «я всегда буду один»), переносить одни содержания на другие («если я останусь таким же неудачником, я умру в нищете под мостом») и перестать действовать, потому что его реляционные сети стали слишком ригидными.

Как это использовать в терапии?

В КПН и ACT помогают человеку замечать, как реляционные сети формируют его переживания:

• различать свои мысли и реальность

• видеть, что даже неприятные ассоциации — это только связи, которые можно перестроить

• разрывать ригидные шаблоны и формировать новые, более гибкие реляционные сети

И всё бы хорошо, но… Но как же чёрт возьми так получилось, что человек способен на вот эти вот взаимную импликацию и реляционный фрейминг, а другие виды — нет? Как так вышло? — мучился я последние три года активного изучения АСТ.

И в следующей части мы посмотрим, как эти реляционные процессы появились в эволюции человека и что это значит для понимания сознания.